Из социальной рекламы мы все знаем, что Беларусь — страна для жизни. Но почему-то некоторые белорусы так не считают и перебираются в другие страны, где успешно самореализуются. Сегодня мы поговорим с одним из них.

Владлен Лось работает юристом в Фонде Борьбы с Коррупцией, ему 27 лет. Сейчас он занимается президентской избирательной кампанией Алексея Навального, учредителя этого фонда. За несколько дней до официального выдвижения мы поговорили о разнице высшего образования в Беларуси и России, его работе в Фонде, «тёплых» приёмов от казаков, особенностях избирательных компаний в России и условиях, когда он сможет быть снова востребован на родине.

 

«Я испугался того, что мне придётся начинать работать за 150 долларов в месяц.»

— Первый вопрос ­­— ты белорус?

— Да. У меня отец белорус, мать у меня русская. Но я считаю себя белорусом.

— Получается, первую часть своей жизни ты прожил в Беларуси?

— Я прожил там 22 года. Соответственно окончил школу, окончил университет. И всё. На этом моя жизнь в Беларуси закончилась на данный момент.

— Ты учился в БГУ.

— Да. БГУ, юридический факультет. По специальности политолог-юрист.

— И у тебя был опыт работы на родине?

— На самом деле нет. В Беларуси опыта работы по своей специальности не было. Я как-то пару дней работал в 2010 году на президентской избирательной компании Терещенко. Был такой кандидат. У меня там работала одногруппница и просто предложила помочь. Но это ничем не закончилось.

— И уже семь лет назад ты был заинтересован политикой.

— Конечно, мне это было интересно с самого детства. Я всегда любил ходить на выборы, интересная процедура, дешёвые пирожки, концерты.

— И за Терещенко ты был только из-за одногруппницы?

— У Терещенко да, совсем случайно получилось. Никакой там идеологической поддержки Виктора Терещенко у меня не было. Просто решил попробовать. Но это всё было буквально три-четыре дня.

— Почему ушёл?

— Не было понятно, чем занимается штаб, не было никакого понимания какая стратегия, всё было сумбурно. Соответственно ничего там не получал, ни денег, ни опыта. В итоге не было смысла там оставаться.

— И что тебя заставило поехать и поступать в Россию в Высшую Школу Экономики?

— Я испугался того, что мне придётся начинать работать за 150 долларов в месяц. Непонятно как на эти деньги жить, что делать дальше. Я решил, что можно попробовать рискнуть и поехать в Москву, поучиться, по крайней мере, пару лет и может быть там устроиться.

— Почему ты выбрал этот вуз?

— У меня одногруппник поступил в ВШЭ…

— Всё через одногруппников у тебя происходит.

— Да, у меня хорошие одногруппники — мне на них везёт. Он поступил, на выпускном предложил и мне попробовать.

— Можешь рассказать про разницу в учёбе в Беларуси и России?

— В Беларуси все относятся к преподавателям как к школьным учителям, чувствуется иерархическая разница. Все пытаются как-то сделать свою часть работы и подальше уйти от преподавателей. В России, по крайней мере в ВШЭ, принято больше общаться с преподавателями, ходить на лекции не по программе. Неформальное общение тоже поддерживается — можно подходить к любым преподавателям, не только к тем, которые у тебя преподают. Поощряется, когда человек сам старается развиваться, и не замкнут просто на своей учебной программе.

Другая и организация учебного процесса. В ВШЭ всё более электронное, нет зачётки, студенческий билет тебе фактически не нужен. Вся эта бюрократическая часть уходит на деканат — студенты больше заняты своей учёбой. Основная задача — написать хорошую итоговую работу. То как ты учишься в течение года не особенно важно, но вся итоговая работа проверяется в системе «Антиплагиат» — это самое страшное, когда работа списана. За это сразу отчисление.  Контрольные работы, эссе — они тоже все проверяются. При мне нескольких человек отчисляли, только по этому поводу. И кстати это же относится к преподавателям.  Был один, который сам отчислял за плагиат. Он написал книгу и не расставил там определенное количество ссылок. Кто-то это заметил, сообщили в университет. И вот он был уволен по своей глупости за то, что нарушил такую академическую чистоту.

— В Беларуси такое представить себе тяжело

— Я могу рассказать прекрасную историю из Беларуси — когда я уже закончил университет, мой научный руководитель написал якобы научную статью. Я посмотрел эту статью — это была моя курсовая работа, просто обрезанная с 30 листов до 10 и переведённая на белорусский язык. Собственно, в чём прелесть — белорусский язык сегодня «Антиплагиат» никак не распознает. Я это не высказал, но осадочек остался.

 

Понимаешь, что любое неправильно сказанное слово может быть не так истрактовано, даже если не против тебя, то против твоих коллег.

 

— Чем ты ещё занимался во время учёбы в ВШЭ.

— Так получилось, что я пришёл работать на избирательную компанию мэра Москвы к Алексею Навальному в 2013 году. Был там с конца августа, а в сентябре началась учёба. Им нужны были юристы, и моё образование, полученное в Беларуси, очень даже помогло. Я сразу, буквально через день приступил к работе и потом после кампании предложили остаться на другие проекты, в первую очередь регистрацию партии. И всё то время, пока я учился, моим основным занятием была всё-таки работа. Это отнимало большую часть времени, ещё учитывая то, что общежитие находится не в самой Москве, а в Одинцово, это получается от вокзала ещё полчаса на электричке, потом 15—20 минут на автобусе и так получалось, что на дорогу уходило где-то полтора часа в одну сторону. В день три часа тратишь просто на транспорт. В каком-то промежутке между этим учишься. Потом приезжаешь домой, выполняешь какие-то задания и к 10 утра опять на работу. Очень быстро проходит время и не успеваешь замечать, как всё получается. Нет времени на рефлексию — просто выполняешь задание.

— Владлен, ты занимался регистрацией партии. На стриме с твоим участием говорил, что оплачиваешь штрафы полученные людьми на митингах. Чем ещё ты занимаешься в ФБК?

— Сейчас идёт избирательная кампания. 80 штабов. У них у всех проблемы. Юридические проблемы. Кому-то надо заявление подготовить, обращение в полицию, какие-то органы у кого-то что-то изъяли, постоянно консультируешь по поводу предстоящего сбора подписей, и как это будет происходить, готовишь документы для сбора подписей. Сейчас идёт огромная работа по подготовке комплекта на выдвижение. Порядка двадцати документов, которые должны быть идеально подготовлены. Подготовка к проведению собрания по выдвижению кандидата в президенты. Там минимум пятьсот человек должно быть, на каждого подготовлены документы с паспортными данными. Всё должно быть идеально.

Расследованиями я обычно не занимаюсь. Но после того как выходит каждое расследование должно быть юридическое заключение. Это может быть либо жалоба в какой-то правоохранительный орган, либо кому-то ещё. Любое расследование заканчивается получением ответа. И вот чтобы его получить занимаешься подготовкой жалоб, заявлений, подачей в суд исковых заявлений.

— Вы общаетесь с большим количеством людей из разных городов, которых никогда не видели. Были какие-то мошенники, которые вас пытались обмануть, говорили, что будут вам помогать, а в самый последний момент – нет-нет, спасибо за деньги, до свидания.

— Штрафы — это вообще очень побочное дело, которое началось после митингов 26 марта и 12 июня (в эти дни по всей России прошли акции протеста против коррупции в высших эшелонах российской власти, которые были спровоцированы фильмом-расследованием ФБК «Он вам не Димон». Во время этих акций было задержано свыше 1000 человек. — прим. авт.).  Это просто добрая воля фонда. Вся работа фонда существует на деньги жертвователей, на небольшие пожертвования. Соответственно мы стараемся более-менее аккуратно их использовать. Если кто-то сразу начинает просить деньги то, разумеется, их не получает.

— Но такие люди есть?

— Бывает откровенно люди приходят, предлагают какие-то не совсем законные действия, ну типа заплатите мне такую-то сумму, и я сделаю то-то. Мы всегда отказываемся, потому что у нас есть репутация, которая нам намного важнее. Любое такое действие может быть провокацией, и потом намного дороже нам выйдет. Что же про оплаты штрафов, то они происходят после получения сканов решений суда. Там невозможно что-то подделать, потому что мы видим, что это решение на того человека с кем мы общаемся и кому мы оплачиваем. То есть мы стараемся всегда проверять все документы, перед тем как что-то совершать. К юридической части нашей работы всегда пристальное внимание, и мы делаем это ответственно.

— В какие города тебя заносила твоя работа?

—  Я был в Новосибирске, Костроме, в Ленинградской области выезжали на съёмки, частенько в Подмосковье выезжаем дачи снимать, ну это так, недалеко. Был в Курской области, там снимали дачу Медведева. В Тамбове на частной площадке происходила встреча Навального с избирателями, и в случае чего кто-то должен был рассказывать правоохранительным органам, почему то, что происходит это не публичное мероприятие, а просто частная встреча, и почему на нас некоторые законы не распространяются. Всё законно.

— Везде тепло принимали?

— Везде есть сторонники. Но в Краснодаре у нас была выездная стратегическая сессия…

— Да-да, казаки…

— Да, история с казаками. Вот там нас там приняли не тепло, но везде бывает по-разному. Вообще южные регионы в России всегда проблемные, там надо быть поосторожнее.

— У тебя ещё какая-то история была с газелью связанная. В разделе про сотрудников сайта ФБК про тебя написано, что «ты являешься жертвой наезда «Газели» в Новосибирске. Расскажи пожалуйста поподробнее про этот случай.

— Это была избирательная кампания по выборам депутатов законодательного собрания Новосибирской области. Мы, «Партия Прогресса», партия «Демократический Выбор» и ПАРНАС объединились в демократическую коалицию выбрали 4 региона, где проходили выборы в вот этот год и начали участвовать. Выбирать кандидатов, проводить избирательную кампанию. Мы поехали в Новосибирск тогда, начался сбор подписей, каждый день напряженная работа. А потом заметили, что каждый день рядом со штабом стоит «Газель» тонированная и никуда не уезжает. Мы подошли, стёкла тонированы, видно, что сидят люди и у них открытые чемоданы откуда торчат провода, то есть такая примитивная прослушка. Совершенно типичные шпионы сидят. Мы начали их снимать, они как всегда пытаются прятать свои лица. В общем они не выдержали и начали уезжать. Мы к тому моменту уже вызвали полицию. «Кто здесь сидит, непонятно, давайте, досмотрите их!» Они не стали никого дожидаться, и начали уезжать. Я стоял в этот момент сзади автомобиля и меня чуть-чуть так ударило. Ничего серьёзного, съездил в травмпункт, мне сказали, что всё в порядке.

— Тех «шпионов» нашли потом?

— Нет, не нашли. Оказалось, что «Газель» в угоне. Она была зарегистрирована на соседний регион, Алтайский край. И вообще якобы непонятно кому принадлежит.

— Ну понятно, как в фильмах про США — это разные штаты, пересек границу и другая юрисдикция.

— Да-да, это большая проблема Российской Федерации, потому что у каждого субъекта свои базы, они не объединены и фактически один регион не знает, что происходит в другом. Очень тяжело получить информацию — это огромные траты времени.

— Тогда же у вас была голодовка

— Да, ну я не голодал. Закончилась проверка подписей и избирком вынес решение, что мы не зарегистрированы. Начальник штаба, ещё несколько сотрудников включая кандидатов объявили голодовку. Я просто в тот момент находился там же, и меня тоже записали в список голодающих, как и всех юристов. В итоге юристы не голодали, юристы проводили важную работу по подготовке заявления в суд.

— У тебя есть определенные политические взгляды. Они влияют как-то на твою юридическую деятельность?

— Сами взгляды не влияют. Влияет то, чем представителем я являюсь. Я же прихожу не от своего имени в суд, а от имени либо Фонда, либо Навального, кого-то ещё. Фактически их взгляды уже влияют на решения судов, зачастую совершенно необоснованные решения выносятся. Как-то стараемся к этому терпеливо относиться и продолжать делать свою работу.

— Понимаю, у тебя их топ-10, но можешь привести самый яркий пример такого специфического отношения со стороны судей?

— Последнее моё дело, где я был представителем. Один жертвователь перечислил деньги на избирательную кампанию, которая сейчас идёт. Перечислил 50 100 рублей российских это, грубо говоря, 850 долларов. Перечислил, и через полтора месяца подал в суд на держателя счёта, то есть на начальника штаба. Якобы начальник штаба ввёл в заблуждение жертвователя, что якобы Навальный не может участвовать в выборах, поэтому сбор средств является незаконным и фактически деньги были присвоены незаконно, то есть произошло неосновательное обогащение. И просил через суд вернуть эту сумму. Этот человек не пытался каким-то образом связаться с начальником штаба, чтобы ему вернули эти деньги. Он сразу подал в суд. Как оказалось, в суде его представлял такой человек, Илья Ремесло. Он якобы адвокат, юрист, но фактически 90% его деятельности заключается в том, что он пишет разоблачительные статьи про Фонд и про избирательную кампанию. Такой совершенно неожиданный поворот. Мы сразу, как получили этот иск, решили, что надо возвращать деньги. Какой смысл? Если человек хочет вернуть деньги, то мы можем их вернуть, потому что репутация дороже.

Решили связаться с этим человеком — телефон в иске он не указал, зарегистрирован он был в какой-то маленькой деревне в Карелии, чуть ли не на границе с Финляндией и даже там не проживал. Счет, с которого он отправил мы не могли определить, потому что был осуществлён перевод с карты на карту. Если номер карты не отображается, то номера счёта тоже нет. Соответственно мы никак не можем узнать реквизиты, чтобы вернуть. Соответственно мы сделали перевод посредством Сбербанка России на предъявителя, то есть указали ФИО человека, который может забрать, у нас были паспортные данные. И мы отправили телеграмму со специфическим кодом, с помощью которого он мог прийти в банк и забрать ту сумму. Дальше наступает суд, приходит Илья Ремесло, начинает свою тираду, что вот мы тратим непонятно на что деньги, что якобы мы их тратим на себя, расходуем неправомерно.

— И что же суд?

— Суд говорит, да, действительно, те доводы что мы пытались вернуть деньги они не принимаются судом, потому что этот человек не мог знать, что мы ему перечислили деньги и фактически своим действием мы подтверждаем, что мы согласны, что деньги присвоили незаконно.

— Прекрасно.

— Да.

—Открытость вашего фонда поражает. Можно узнать практически всё про каждого сотрудника, они сами регулярно пишут и в соцсети, и участвуют в разных программах на вашем канале в YouTube. Как ты относишься к такой открытости?

— Открытость — важное условие получения пожертвований. Если мы работаем закрыто, то мы получаем меньше пожертвований, потому что люди не видят, что мы делаем. Фактически многие сотрудники фонда живут в таком прозрачном аквариуме, все их шаги более-менее отслеживаются. Нам часто предъявляют за то, что у многих сотрудников офиса макбуки, но это на самом деле простое требование безопасности, потому что много раз у нас уже были случаи, когда изымали технику. Всё что на windows сразу слетает, что на маке шифрованное — всё остаётся. Нам это постоянно предъявляют, но мы уже более-менее научились отвечать, что это требования безопасности.

Мы публикуем каждый год отчёты своих расходов, доходов. Это не секретная информация. Мы всегда можем попросить кого-нибудь о помощи, если нужен сторонний эксперт. Мы просто обращаемся, чаще всего это в твиттере, потому что в России твиттер это довольно популярная сеть среди политически активного населения. И там обычно кто-то что-то найдет, поможет, расскажет.

—Чем это может мешать. Наверняка к тебе в твиттер приходят люди и пишут всякую чушь. Это отравляет жизнь или наоборот даёт больше уверенности, что вы делаете всё правильно?

—К этому привыкаешь. Кто-то из фонда просто банит таких людей, зачастую это боты. Зачастую – это добрая половина. Их можно невозбранно банить и не читать всё это. Если там кто-то критикует, но более-менее продуктивно, не просто лозунгами, то с такими людьми можно вести диалог и это поощряется. Вся же открыта переписка — в твиттере, в фейсбуке. И это обычно только добавляет популярности.

Из минусов это конечно то, что приходится постоянно цензурировать себя, когда тебя читают по 50 тысяч человек, кого-то по 100 тысяч человек…

— А может ещё и Навальный ретвитнуть – кошмар.

— Ну Навального ретвит к счастью. Приходится подбирать слова, подбирать картинки. Понимаешь, что любое неправильно сказанное слово может быть не так истрактовано, даже если не против тебя, то против твоих коллег. Это большая ответственность.

— Очевидно, что коррупцию можно долго-долго искоренять, пару фондов на это потратить. Какая у вас итоговая цель в ФБК?

— Цель — поменять систему, которая является порождением этой коррупции. Потому что на сегодняшний момент понятно, что существующая система поддерживается властью, и есть большое количество способов уменьшить если не низовую коррупцию, то в высших эшелонах. При тех же госзакупках мы проводим огромную работу выявляя там большое количество картельных сговоров на миллиарды рублей. Если бы были честные суды, всё справедливо рассматривалось, то многие эти компании были бы оштрафованы на миллионы российских рублей. Кто-то присел бы на пару десятков лет. И я думаю, что для многих это было бы таким знаком, что надо если уже и продолжать воровать, то не так открыто, искать какие-то другие схемы. По крайней мере, было бы какое-то движение в сторону уменьшения коррупции.

— Чем бы ты занимался если бы не пришёл в Фонд?

— Я бы конечно хотел заниматься избирательными кампаниями.

— Именно в России?

— Да, наверное, в России. В Беларуси это не имеет смысла, потому что избирательные кампании совсем маленькие. Для любого белоруса кажется, что в России огромные деньги. И действительно, проводятся большие избирательные кампании. Особенно если независимые кандидаты идут от бизнеса они не жалеют средств на то, чтобы добиться определенного результата.

— Ты говоришь сейчас только про деньги. А личная увлеченность.

— Личная увлеченность как раз-таки не в деньгах, а в драйве от избирательной кампании. Он в том, что ты чётко знаешь, когда у тебя дедлайн, когда всё закончится. И надо просто максимально выложиться к определенной дате, к определённому сроку. Там уже нет времени на сон, опять же на рефлексию. Потом смотришь со стороны, когда всё заканчивается — «Ого, и я это делал». Это очень интересно. Есть ещё один интересный момент, он ко мне, наверное, меньше относится. Многие люди, когда работают на избирательной кампании, находят себе если не жён-мужей, то образуют какие-то крепкие пары. Тут много факторов срабатывает. Люди находятся вместе на работе по 15-16 часов, имеют какие-то схожие цели если работают в одном штабе — как минимум хорошо работать, максимум — идеологические совпадения. Поэтому всегда интересно наблюдать на внешнюю сторону штаба, как она выглядит со стороны, как проводится агитация, выступления, митинги. И смотреть на штаб изнутри — это такой интересный внутренний закрытый мир, где всё всегда развивается по одним и тем же законам, кто-то влюбляется, кто-то с кем-то ссорится. И знаешь, что это всё на небольшой срок. В среднем кампания длится четыре месяца максимум.

Сейчас мы начали президентскую кампанию больше чем за год. Такой опыт не знаю, будет ли у меня ещё. Здесь немного всё по-другому, люди вначале были более размеренны. Когда кампания начинается за три месяца, то там всё просто летает и чувства зашкаливают, люди себя не сдерживают. Ну, любая сильная стрессовая ситуация, показывает какой человек на самом деле.

— Ты наверняка смотришь или читаешь что-то про юристов. Что из этого правдоподобнее показывает твои реалии.

— Про юристов я стараюсь не смотреть ни фильмов, ни сериалов. У меня многие знакомые коллеги смотрят или смотрели American Wife и Suits. Мне кажется мои реалии описывают скорее какие-то сериалы на НТВ – полицейские, которые не понимают, что происходит. Им сказали что-то там сделать. Ты приходишь и просто им говоришь – “Уходи”. Они отвечают: “Ну ладно”.

— Судя по постам в твиттере ты следишь за жизнью в Беларуси. Как тебе работа нашей юридической системы?

— Юридическая система в Беларуси сейчас работает так же, как и в России. Ещё пару лет назад в России можно было добиться чего-то в судах, даже по политическим процессам. Сейчас это уже стало невозможно. В Беларуси на моей памяти никогда нельзя было добиться какого-то более-менее справедливого решения суда по политическим вопросам. Вся вертикаль власти намного короче. Грубо говоря если в России надо позвонить сначала губернатору, то в у нас сразу можно звонить из любого суда в администрацию президента, и там скажут, что надо делать. Я не помню, когда в последний раз в Беларуси кого-то оправдывали за участие в митингах, штрафы, по-моему, раздают направо и налево, как и сутки. Так что сейчас разницы никакой.

Я частенько шучу, что, когда я приезжал в Россию ещё было более-менее нормально, ну более либеральная страна была Россия. А сейчас уже, пожалуй, даже нет. Потому что в Беларуси перестали более-менее сажать, возбуждать уголовные дела и сажать политических заключенных, насколько я знаю сейчас два человека признаны политическими заключенными? На пальцах одной руки можно сосчитать. В России сейчас всё намного хуже – есть “прекрасная” статья 282 за разжигание экстремисткой деятельности. По ней можно сажать любого человека, который написал, начиная от “Россия для русских” заканчивая “Земля для землян”. Огромное количество в России также преступлений по незаконному обороту наркотиков, то есть частенько подбрасывают.

— В Беларуси тоже последнее время лютуют, сажают за какие-то граммы на очень долгие сроки.

— Но их не признают политическими. В России могут что-то подбросить, в основном радикальным оппозиционерам, например, бывшим членам РНЕ — это люди, которые любят участвовать в русских маршах. Таким обычно дают или 282 или вот наркотики.

— Как тебе уровень коррупции в Беларуси, он на таком же уровне как в России или поменьше?

— Я никогда чётко не работал, над этой темой. Знаю, что по уровню восприятия коррупции, который ведет Transparency International Беларусь где-то на 80-ых строчках, Россия, если мне не изменяет память где-то на 130-ых.

— Ну это рейтинги, а субъективное твоё ощущение

— Субъективно мне кажется, что ниже, но это связано как раз с количеством денег.  В России, если это крупный бизнес, взятка может быть миллиард рублей. В Беларуси я не думаю, что есть взятки, которые в несколько сотен тысяч долларов. Наверняка есть, но мне кажется, что миллион долларов это максимум сколько могут предложить в Беларуси. Связано это банально с уровнем доходов.

— Если сравнить две страны в плане жестокости наказаний, то в России недавно посадили бывшего министра экономического развития Улюкаева на 8 лет, за якобы взятку в 2 миллиона долларов. Экс-главу Солигорского района посадили за взятку в 17 тысяч…

— Ну вот, белорусское законодательство на самом деле намного строже по срокам чем российское, но в России коррупционеры низшего уровня вообще-то редко садятся на реальный срок. Чаще всего их отпускают под условный, либо дают отсидеть какую-то часть под домашним арестом. Потом этот срок засчитывается, и они сразу выходят по УДО или стараются как-то покрывать это.

— У нас они выходят по УДО и потом им же предлагают директорами колхоза становится.

— Да, конечно. Ну в Беларуси вообще прекрасная практика, что из тюрьмы можно сразу идти руководителем. Насколько я помню руководитель МАЗа вышел из тюрьмы и потом даже МАЗ возглавил (речь идёт про Алесандра Боровского, только он был главой Белнефтехима. – прим. авт.). Это показывает, что очень короткая скамейка запасных управленцев такого уровня, которые могут хоть как-то управлять предприятиями.

— Это только белорусское ноу-хау, в Росси такого не бывает?

— Нет-нет. Самая популярная история про Сердюкова, который был фигурантом дела Оборонсервиса. Фактически его и не осудили ни за что, он перешел в статус свидетеля. Никакому преследования он не подвергался и сейчас возглавляет госкорпорацию «Вертолёты России» и ещё несколько крупных связанных с оборонкой. То есть человек променял госдолжность на более коммерческую и получает ещё больше денег даже более легальным способом.

 

Белорусы более ответственны чем россияне в целом. Они знают, что могут потерять и стараются лучше работать.

 

— Есть какие-то белорусские дела, за которыми ты следишь пристально или не очень?

— Старался следить за делом бывшего главы Мотовело, там всё было довольно запутано — интересное дело. Дело сына заместителя директора Трайпла — он играл на форексе, как-то облажался. Мне было просто интересно посмотреть, как глупые люди садятся в тюрьму.  Ну ещё разумеется, почему-то интересно следить за такими очень резонансными преступлениями, например, дело молодого человека с бензопилой в торговом центре. Ну и разумеется все дела, по которым людям может быть назначена смертная казнь.

— Опыт учёбы, жизни в Беларуси, тебе помогает или мешает в России?

— Скорее помогает. Пожалуй, все люди, которых я знаю, переехавшие из Беларуси сюда, добились каких-то определенных успехов. Думаю, это связано в первую очередь с тем, что люди не боятся браться за любую работу, их ничего не останавливает, их ничего не держит. Они хотят работать в первую очередь, ну и мне кажется белорусы более ответственны чем россияне в целом. Они знают, что могут потерять и стараются лучше работать. Терпеливые — лучшая черта. Умеют находить нестандартные решения ситуаций, выживать на сотку…

— В твоём круге общения много переехавших белорусов?

— В оппозиционных кругах нет, я не знаком ни с кем, кто был бы выходцем из Беларуси. Чуть меньше 10 переехавших знаю. Все работают, много айтишников, которые просто успешно работают и не парятся.

— Планируешь ли возвращаться в Беларусь, или возможности в России для тебя намного выше даже потенциальных тут?

— Я стараюсь не загадывать, честно говоря. Вернулся бы я в Беларусь… Ну, наверное, вернулся если бы были какие-то перспективы работы. Просто решить “Мне надоело в России, я возвращаюсь”, наверное, так не будет.

— Если тут будет возможен весь описанный тобою драйв избирательной кампании, или будет действовать что-то похожее на ФБК в Беларуси…

— Ну если будет драйв, то конечно будет интерес. Пока ничего не говорит о том, что что-то поменяется и возвращаться в фактически в такие же неправовые условия как в России, но с худшими условиями для жизни, ну, наверное, я смысла пока не вижу.